Этот раздел оказался самым трудным для меня и моих записок. Дело не в формировании и формулировании собственных уже имеющихся но разрозненных мыслей по поводу работ И.Якерсона, а в необходимости предварительного создания идеи о том, что представляют собой две из трех картин этого раздела, как их смотреть и понять. Признаюсь, эта новая идея далась мне нелегко, слишком непривычной и неординарной для меня самой она оказалась. Зато дала ключ к восприятию и пониманию картин "Балагулы" и "Обрезание". Хочу еще раз настойчиво напомнить, что все с пометкой "из записок Светланы Штутиной" – мои и только мои мысли. И если какие-то из них когда-то могли быть обговорены с художником, то точно, что ничего касающееся этого раздела. Так что все возможные претензии – только ко мне.
Небольшое предисловие.
1.В традиционном изобразительном искусстве картина есть произведение, содержанием которого является показ/изображение одного единственного законченного момента. Максимум возможного изображения в ней – застывший миг беззвучного многоголосья. А если есть необходимость в развитии, то делается серия картин – законченных моментов. Или же то, что применяется в иконописи – иконы с клеймами.
2. В мифах, легендах, религиях многих народов боги и герои их естественным образом связаны с конями. А кони сами по себе или вместе со своими наездниками временами появляются цветными. При этом цвет имеет непременно сакральное значение, но меняющееся от религии к религии, от эпохи к эпохе. Это естественно и нормально для самих понятий мифология и мифотворчество. Примерам несть числа, приведу всего несколько из них: четыре Всадника Апокалипсиса – белый, красный/огненно-рыжий; черный; бледный/пепельный, зеленовато-пепельный. Конь Посейдона – голубой/синий, часто с белой гривой. Вообще Посейдон является создателем коней. У него имеется множество водяных табунов, в том числе голубых, служащих детям Посейдона Тритонам и Тритонидам. Белые, золотые и огненно-красные кони соотносятся с богами солнца многих религий – Аполлон, Гелиос, Ра, Индра, Митра. Для меня, пишущей не о религиях и мифах, а об искусстве Якерсона, важен сам факт появления цветных коней в его творчестве. Конечно, они не случайны. Но дать точный смысл их цвета по одной картине несерьезно, я думаю. Остается смотреть на морды коней, они достаточно выразительны и красноречивы. На этом остановлюсь и перехожу непосредственно к картине
"Балагулы". Та новая и совершенно непривычная для меня идея (ключ?) смотрения и восприятия картины состоит в следующем. Перед нами на холсте несколько не связанных вообще или слабо связанных между собой сюжетов. И у каждого из сюжетов есть свое собственное содержание. Объединяет все элементы картины только одно – место, где происходит эта неразбериха. Но если мысленно "просканировать" картину по сюжетам (!) примерно сверху вниз, то все приходит в упорядоченный вид. Вырисовывается совершенно определенная концепция и конструкция картины. И все персонажи ее обретают собственный различимый голос!
Три голоса коней: зеленый смотрит на рожающую женщину, брызжа слюной то ли от возмущения, то ли от возбуждения. Красный отчаянно хохочет, аж слюна летит во все стороны. Насмотрелся, видимо. Синие разбегаются-сбегаются, один осматривается, не решил еще, что предпринять.
Голос одинокой роженицы. Беспомощная, в не оконченном, судя по ее позе, процессе родов, но с уже вышедшем младенцем. Одна, в какой-то телеге, в конюшне или на скотном дворе – ужас!
Голос человека с непосильной ношей – он пытается куда-то тащить колымагу с телегой и роженицей в ней. От напряжения видны только его голова в зеленой шапочке и согнутые ноги, все остальное под колымагой.
Голос мужчины (раввина?) у правого края картины и еще пониже. Он стоит или уходит с отчетливым выражением лица, говорящим примерно: "что я могу поделать?", или "причем тут я?"
Голос совсем внизу слева – общий гомон птичника.
То, что я назвала голосами может быть обозначено совсем по-другому. Я руководствовалась сопоставлением с "Лесным Царем" Ф. Шуберта, где у каждого участника (рассказчик, лесной царь, отец и сын) явственно различим свой голос, своя мелодия на общем музыкальном фоне, включающем бег лошадей. Это сопоставление не случайно для картины и для меня. Полагаю, что обилие совершенно разных голосов, голосоведение и гармония в музыкальном произведении сродни соотношениям между сюжетами и внутренним содержанием каждого из них в картине Якерсона. Нечто по форме напоминающее также построение икон с клеймами, но не тождественное и им. Но если мысленно просканировать (разъять) картину по сюжетам (тем самым охарактеризовав для себя идею каждого из них) и голосам, а затем вновь собрать воедино, общее впечатление от нее и интерпретация обретет определенность и цельность. При этом и интерпретация, и оценка картины совсем не обязательно окажутся идентичными для всех зрителей. Я думаю, что сама идея написания многотемной картины вкупе с возможностью прочтения ее целиком и по сюжетам есть нечто необычное и интересное в современном изобразительном искусстве.
Балагулы — remove
Моя родословная. Балагулы.
Из записок Светланы Штутиной
Перейти на страницу с картинами
Этот раздел оказался самым трудным для меня и моих записок. Дело не в формировании и формулировании собственных уже имеющихся но разрозненных мыслей по поводу работ И.Якерсона, а в необходимости предварительного создания идеи о том, что представляют собой две из трех картин этого раздела, как их смотреть и понять. Признаюсь, эта новая идея далась мне нелегко, слишком непривычной и неординарной для меня самой она оказалась. Зато дала ключ к восприятию и пониманию картин "Балагулы" и "Обрезание". Хочу еще раз настойчиво напомнить, что все с пометкой "из записок Светланы Штутиной" – мои и только мои мысли. И если какие-то из них когда-то могли быть обговорены с художником, то точно, что ничего касающееся этого раздела. Так что все возможные претензии – только ко мне.
Небольшое предисловие.
1.В традиционном изобразительном искусстве картина есть произведение, содержанием которого является показ/изображение одного единственного законченного момента. Максимум возможного изображения в ней – застывший миг беззвучного многоголосья. А если есть необходимость в развитии, то делается серия картин – законченных моментов. Или же то, что применяется в иконописи – иконы с клеймами.
2. В мифах, легендах, религиях многих народов боги и герои их естественным образом связаны с конями. А кони сами по себе или вместе со своими наездниками временами появляются цветными. При этом цвет имеет непременно сакральное значение, но меняющееся от религии к религии, от эпохи к эпохе. Это естественно и нормально для самих понятий мифология и мифотворчество. Примерам несть числа, приведу всего несколько из них: четыре Всадника Апокалипсиса – белый, красный/огненно-рыжий; черный; бледный/пепельный, зеленовато-пепельный. Конь Посейдона – голубой/синий, часто с белой гривой. Вообще Посейдон является создателем коней. У него имеется множество водяных табунов, в том числе голубых, служащих детям Посейдона Тритонам и Тритонидам. Белые, золотые и огненно-красные кони соотносятся с богами солнца многих религий – Аполлон, Гелиос, Ра, Индра, Митра. Для меня, пишущей не о религиях и мифах, а об искусстве Якерсона, важен сам факт появления цветных коней в его творчестве. Конечно, они не случайны. Но дать точный смысл их цвета по одной картине несерьезно, я думаю. Остается смотреть на морды коней, они достаточно выразительны и красноречивы. На этом остановлюсь и перехожу непосредственно к картине
"Балагулы". Та новая и совершенно непривычная для меня идея (ключ?) смотрения и восприятия картины состоит в следующем. Перед нами на холсте несколько не связанных вообще или слабо связанных между собой сюжетов. И у каждого из сюжетов есть свое собственное содержание. Объединяет все элементы картины только одно – место, где происходит эта неразбериха. Но если мысленно "просканировать" картину по сюжетам (!) примерно сверху вниз, то все приходит в упорядоченный вид. Вырисовывается совершенно определенная концепция и конструкция картины. И все персонажи ее обретают собственный различимый голос!
Три голоса коней: зеленый смотрит на рожающую женщину, брызжа слюной то ли от возмущения, то ли от возбуждения. Красный отчаянно хохочет, аж слюна летит во все стороны. Насмотрелся, видимо. Синие разбегаются-сбегаются, один осматривается, не решил еще, что предпринять.
Голос одинокой роженицы. Беспомощная, в не оконченном, судя по ее позе, процессе родов, но с уже вышедшем младенцем. Одна, в какой-то телеге, в конюшне или на скотном дворе – ужас!
Голос человека с непосильной ношей – он пытается куда-то тащить колымагу с телегой и роженицей в ней. От напряжения видны только его голова в зеленой шапочке и согнутые ноги, все остальное под колымагой.
Голос мужчины (раввина?) у правого края картины и еще пониже. Он стоит или уходит с отчетливым выражением лица, говорящим примерно: "что я могу поделать?", или "причем тут я?"
Голос совсем внизу слева – общий гомон птичника.
То, что я назвала голосами может быть обозначено совсем по-другому. Я руководствовалась сопоставлением с "Лесным Царем" Ф. Шуберта, где у каждого участника (рассказчик, лесной царь, отец и сын) явственно различим свой голос, своя мелодия на общем музыкальном фоне, включающем бег лошадей. Это сопоставление не случайно для картины и для меня. Полагаю, что обилие совершенно разных голосов, голосоведение и гармония в музыкальном произведении сродни соотношениям между сюжетами и внутренним содержанием каждого из них в картине Якерсона. Нечто по форме напоминающее также построение икон с клеймами, но не тождественное и им. Но если мысленно просканировать (разъять) картину по сюжетам (тем самым охарактеризовав для себя идею каждого из них) и голосам, а затем вновь собрать воедино, общее впечатление от нее и интерпретация обретет определенность и цельность. При этом и интерпретация, и оценка картины совсем не обязательно окажутся идентичными для всех зрителей. Я думаю, что сама идея написания многотемной картины вкупе с возможностью прочтения ее целиком и по сюжетам есть нечто необычное и интересное в современном изобразительном искусстве.