Искусство Якерсона претендует на освещение и осмысление событий двухтысячелетней с лишком давности внутри одного государства и одной общины, не выходя за ее пределы, непредвзятым современником и “репортером» – жителем этого государства и участником этой общины. В свете сказанного, никого загодя не клеймя и не защищая, не отвергая и не противопоставляя, Иосиф рассматривает взаимоотношения Иисуса и Иуды Искариота. Кто они друг другу – предатель и жертва или жрец и жертва? Если хоть на минуту допустить возможность последнего (а такое допущение есть само по себе уже вероятность), то кто, собственно, жрец и кто жертва в ближней и дальней перспективе? Они враги? Или, может, сотрудники? И каждый исполнил свой долг и свою роль в формировании новой великой религии? Ведь Иисус создавал не тайную герметическую секту. Он же нисколько не скрывался. Наоборот, всенародно проповедовал и тем самым набирал учеников и последователей. Открыто путешествовал с ними по стране, впоследствии названной Святой Землей, оживлял Лазаря, превращал воду в вино, исцелял, наконец, в Иерусалиме принародно изгонял менял из Великого Храма!.. С чего бы вдруг стражникам понадобились особые опознаватели – предатели, если деяния Иисуса были столь нарочито открытыми, что не знать и не видеть их делателя и результатов его деяний просто не было возможности? Ведь именно потому, что были столь значимы, столь общеизвестны и общедоступны, они стали столь нежелательны и опасны власть придержащим.
В работах Якерсона, и графических, и картинах маслом, вообще непривычно много внимания уделено Иуде Искариоту. Он рассматривается не как фигура с уже намертво приклеенным к ней ярлыком, окончательным, бесповоротным и не подлежащим обсуждению. Такой он или этакий, быть может, действительно ужасный и преступный, но откуда же он такой взялся? И что сделало его тем, кем он стал и остался в истории христианской религии и культуры? Есть в этом мире кто-то, кто несет хоть какую-то часть вины за погубленную, проклятую, но оттого не менее несчастную душу? Не родился же он с единственной заведомой целью и намерением (потому что иначе чьими были эта цель и намерения?) сначала обзавестись Учителем, а затем обманным поцелуем предать его, передав в руки стражников и тогдашнего правосудия, заранее зная и понимая, что не прокуратор, а именно еврейский первосвященник настоит на убиении Иисуса путем распятия. А когда цель его, Иуды, жизни будет достигнута, и задача выполнена, то сам он естественным образом самоистребится.
Понимая, что любое сказание Библии имеет самое высокое культурно-нравственное значение во все последующие ее написанию века (вернее, ее канонизации в современном виде) вплоть до нашего времени, а вопросы о пропащих душах вообще вневременные и совершенно современные, Якерсон как бы отыгрывает историю жизни Иуды назад, представив возможную (одну из возможных) версию рождения, детства и отрочества этого зловещего персонажа до встречи с Иисусом и рокового поцелуя. Так что и в наихудшем варианте, то есть с пропащей душой Иуды, допустив возможность ненужности и безнадежности начала жизни, легко допустить вероятность и естественность соответственного ее продолжения.
Иуда Искариот
Библейские темы
Из записок Светланы Штутиной
Ссылки на альбомы
Искусство Якерсона претендует на освещение и осмысление событий двухтысячелетней с лишком давности внутри одного государства и одной общины, не выходя за ее пределы, непредвзятым современником и “репортером» – жителем этого государства и участником этой общины. В свете сказанного, никого загодя не клеймя и не защищая, не отвергая и не противопоставляя, Иосиф рассматривает взаимоотношения Иисуса и Иуды Искариота. Кто они друг другу – предатель и жертва или жрец и жертва? Если хоть на минуту допустить возможность последнего (а такое допущение есть само по себе уже вероятность), то кто, собственно, жрец и кто жертва в ближней и дальней перспективе? Они враги? Или, может, сотрудники? И каждый исполнил свой долг и свою роль в формировании новой великой религии? Ведь Иисус создавал не тайную герметическую секту. Он же нисколько не скрывался. Наоборот, всенародно проповедовал и тем самым набирал учеников и последователей. Открыто путешествовал с ними по стране, впоследствии названной Святой Землей, оживлял Лазаря, превращал воду в вино, исцелял, наконец, в Иерусалиме принародно изгонял менял из Великого Храма!.. С чего бы вдруг стражникам понадобились особые опознаватели – предатели, если деяния Иисуса были столь нарочито открытыми, что не знать и не видеть их делателя и результатов его деяний просто не было возможности? Ведь именно потому, что были столь значимы, столь общеизвестны и общедоступны, они стали столь нежелательны и опасны власть придержащим.
В работах Якерсона, и графических, и картинах маслом, вообще непривычно много внимания уделено Иуде Искариоту. Он рассматривается не как фигура с уже намертво приклеенным к ней ярлыком, окончательным, бесповоротным и не подлежащим обсуждению. Такой он или этакий, быть может, действительно ужасный и преступный, но откуда же он такой взялся? И что сделало его тем, кем он стал и остался в истории христианской религии и культуры? Есть в этом мире кто-то, кто несет хоть какую-то часть вины за погубленную, проклятую, но оттого не менее несчастную душу? Не родился же он с единственной заведомой целью и намерением (потому что иначе чьими были эта цель и намерения?) сначала обзавестись Учителем, а затем обманным поцелуем предать его, передав в руки стражников и тогдашнего правосудия, заранее зная и понимая, что не прокуратор, а именно еврейский первосвященник настоит на убиении Иисуса путем распятия. А когда цель его, Иуды, жизни будет достигнута, и задача выполнена, то сам он естественным образом самоистребится.
Понимая, что любое сказание Библии имеет самое высокое культурно-нравственное значение во все последующие ее написанию века (вернее, ее канонизации в современном виде) вплоть до нашего времени, а вопросы о пропащих душах вообще вневременные и совершенно современные, Якерсон как бы отыгрывает историю жизни Иуды назад, представив возможную (одну из возможных) версию рождения, детства и отрочества этого зловещего персонажа до встречи с Иисусом и рокового поцелуя. Так что и в наихудшем варианте, то есть с пропащей душой Иуды, допустив возможность ненужности и безнадежности начала жизни, легко допустить вероятность и естественность соответственного ее продолжения.