В качестве преамбулы хочу отметить, что понятие конфликта "личность – общество" даже в пределах одного государства проблематично ввиду его многозначности. Во-первых, конфликт может быть медицинским, юридическим, психологическим, возрастным, социально-экономическим и еще десятка или более видов. Во-вторых, конфликт вовсе не есть нечто непременно негативное, ужасное, по крайней мере в историческом плане. Он может быть и таким. Но увеличение повторяемости/частотности определенных его видов, может быть также показателем и стимулом назревающих и возникших перемен в обществе. Здесь рассматривается один единственный его аспект – этический – в пределах норм общественно-религиозной жизни государства. И история подтвердила, что конфликт не был случайным.
Он был тогда, существует и в 21 веке (ныне, присно и во веки веков). И в традиции изобразительного искусства христианских стран соотносить его с современностью – то есть страной и временем жизни художника.
Вот и в произведениях Якерсона в атрибуты жизни двухтысячелетней давности вплетены аксессуары нашего времени, как-то: кондиционер, дома-постройки 20-21 веков, тумбы с печатными афишами, солнечные бойлеры на крышах домов, металлические инсталляционные трубы водоснабжения и канализации и так далее. И все это кричит о том, что конфликт не исчерпан. Он, видимо, неизбежная часть жизни, нечто присущее самому понятию жизнь. Явление то ли вне, то ли сверхисторическое.
Теперь по существу. Человек, подвергнутый побоям, осмеянию, пыткам, отторжению и казни, как и подвергший сам себя примерно тому же, не может быть и выглядеть чистеньким, вдохновенным и вдохновляющим, вселяющим благолепие и умиротворение. Да публичные казни, как и доставка на место казни, проводятся с целью вызвать у публики не умиление и благолепие, но страх и брезгливое отвращение к замученному и загаженному телу, уже не контролирующему никакие физиологические отправления. Нет, не должно и не может быть никакой красоты ни в пытках, ни в казни, ни в чудовищности и цинизме подобного шоу! Есть позор, смрад, нечистоты, ужас! И они на совести практикующих подобные методы расправы, а не на их жертвах. Думаю, что именно обыденность чудовищности, с одной стороны, и чудовищность такой обыденности, с другой, были одной из наиболее важных идей Иосифа при создании серии “Страсти Христовы”. Мне кажется, что одной из основных идей Иосифа как в жизни, так и в искусстве, была мысль о том, что это и подобные шоу отравляют духовную атмосферу не меньше, чем любые ОВ отравляют атмосферу физическую.
Далее, в свете заранее заданных нравственных правил "объективного репортажа" с места событий. Никого загодя не клеймя и не защищая, не отвергая и не противопоставляя, Иосиф рассматривает взаимоотношения Иисуса и Иуды Искариота. Кто они друг другу – предатель и жертва или жрец и жертва? Если хоть на минуту допустить возможность последнего (а такое допущение есть само по себе уже вероятность), то кто, собственно, жрец и кто жертва в ближней и дальней перспективе? Они враги? Или, может, сотрудники? И каждый исполнил свой долг и свою роль в формировании новой великой религии? Ведь Иисус создавал не тайную герметическую секту. Он же нисколько не скрывался. Наоборот, всенародно проповедовал, тем самым набирая учеников и последователей. Открыто путешествовал с ними по стране, впоследствии названной Святой Землей. Оживлял Лазаря, превращал воду в вино, исцелял, наконец, в Иерусалиме принародно изгонял менял из Великого Храма! Более того, во время Последней Вечери Иисус предрек, что совсем вскоре будет предан. Указав при этом любимому ученику, возлежащему у него на груди – Иуде Искариоту – что предан будет именно им, он сказал также, чтобы последний сделал это скорее (НОВЫЙ ЗАВЕТ. ОТ ИОАННА СВЯТОЕ БЛАГОВЕСТВОВАНИЕ 13, 24-27). Но еще удивительней то, что как раз во время возлежания на Иисусовой груди, в Иуду Искариота вселился бес – непосредственная причина предательства! Бес непутевый, что ли попался, но попутал, прямо сказать, в самое не подходящее время!
С другой стороны, с чего бы стражникам понадобились особые опознаватели, предатели для ареста Иисуса? Деяния Иисуса были столь нарочито открытыми, что не опознать их делателя просто не было возможности. Ведь именно потому, что они были столь значимы и общеизвестны, столь общедоступны и популярны они стали столь нежелательны и опасны власть предержащим. Кстати, не безгрешных среди учеников Иисуса и без Иуды хватало. И вот, поди ж ты, Иуда – апофеоз зла, даже его воплощение, а остальные ученики – воплощение святости. Для современника тех событий, да еще с его незаинтересованным репортажем, пожалуй, не слишком убедительно.
Я думаю, здесь уместно рассказать следующий эпизод. Примерно в 1980-81 году Иосифа познакомили с очень пожилым католическим священником (я назову его отец N), жившим и работавшим в то время в Иерусалиме. Судьба этого священника, немца по национальности, не совсем обычна. Когда-то в ранней молодости только-только по принятии сана, он был прикомандирован к элитным войскам немецкой армии и с нею ушел на войну (II Мировая Война), на Восточный фронт. В России, когда немецкая армия была разбита, попал в плен, отправлен в лагерь для военнопленных, где провел много лет и вместе с другими выжившими немцами вернулся в Германию, когда это стало возможным. Однако на родине он не задержался и уехал или был отправлен в Иерусалим, где работал директором католической школы для девочек. Живя в России, он очень неплохо выучил русский язык, заинтересовался и полюбил русскую музыку — народную, классическую, романсы, лагерную. И уже будучи в Израиле стал, видимо, довольно регулярно посещать концерты русской музыки. На одном из таких концертов он познакомился с нашим товарищем, который в свою очередь рассказал ему о художнике Якерсоне и о создаваемой им и частично уже созданной серии рисунков на тему «Страсти Христовы». Священник чрезвычайно заинтересовался как серией, так и личностью художника и сказал, что хотел бы познакомиться с ним и этими его рисунками. Иосиф позвонил ему и поехал на встречу. Они проговорили несколько часов. Реакция священника на серию рисунков и на самого Иосифа была совершенно неожиданной и обескуражила нас обоих, и Иосифа, и меня. Нам никогда прежде, да и после тоже, не приходилось сталкиваться с подобной позицией рассмотрения исторических и религиозных событий. Смысл сказанного священником сводился к следующему (никаких собственных дополнений, толкований, оценок — ни моих, ни Иосифа — в этом рассказе нет).
Отец N, будучи военнопленным и работая в качестве такового на различных тяжелых и опасных объектах и стройках, прошел и повидал много мест и много российских людей во время войны и в послевоенный период. И был потрясен и покорен отношением полуголодных и обездоленных людей, и взрослых, и особенно детей, к еще более голодным, несчастным и униженным пленным. Их, по милости которых произошло такое количество бед и несчастий в каждом доме и каждой семье, жалели! На фронте убивали врагов, а в тылу жалели людей. Им кидали свои тощие завтраки школьники и женщины, какие-то вещи и тряпки, чтобы они могли обернуть ими обмороженные ноги. И тогда отец N, по его словам понял, что если есть идея (идеи) или человек (люди), способные спасти этот мир от ужасов насилия и кровопролития, то есть реально спасти этот мир от самоуничтожения, то он (человек) или она (идея) скорее всего могут или должны придти именно из России. А вот ознакомившись с графическими работами серии «Страсти Христовы» (незаконченной еще к тому времени), он понял также, что таким человеком, видимо, должен быть еврей из России.
Иосиф не на шутку перепугался и сказал, что он человек вообще не религиозный и не относит себя ни к какой религии ни в какой степени. На что отец N ответил, что как раз это, то есть именно нерелигиозность, и есть самое ценное. Потому что человек религиозный может принести в этот мир только еще один раскол, еще одну распрю, еще один повод для кровопролития. И лишь тот, кто вне всяких религий, может внести в этот мир новые идеи и новые мысли, пригасив и заглушив ими религиозные разногласия.
Отец N вовсе не сказал, да вероятно и не подразумевал, что этот человек с новыми идеями – непременно Якерсон. Он лишь сказал, что рисунки Якерсона натолкнули его на мысль о том, где, в какой среде может быть рождена спасительная для мира идея и ее носитель.
Страсти Христовы
Светлана Штутина. Страсти Христовы.
В качестве преамбулы хочу отметить, что понятие конфликта "личность – общество" даже в пределах одного государства проблематично ввиду его многозначности. Во-первых, конфликт может быть медицинским, юридическим, психологическим, возрастным, социально-экономическим и еще десятка или более видов. Во-вторых, конфликт вовсе не есть нечто непременно негативное, ужасное, по крайней мере в историческом плане. Он может быть и таким. Но увеличение повторяемости/частотности определенных его видов, может быть также показателем и стимулом назревающих и возникших перемен в обществе. Здесь рассматривается один единственный его аспект – этический – в пределах норм общественно-религиозной жизни государства. И история подтвердила, что конфликт не был случайным.
Он был тогда, существует и в 21 веке (ныне, присно и во веки веков). И в традиции изобразительного искусства христианских стран соотносить его с современностью – то есть страной и временем жизни художника.
Вот и в произведениях Якерсона в атрибуты жизни двухтысячелетней давности вплетены аксессуары нашего времени, как-то: кондиционер, дома-постройки 20-21 веков, тумбы с печатными афишами, солнечные бойлеры на крышах домов, металлические инсталляционные трубы водоснабжения и канализации и так далее. И все это кричит о том, что конфликт не исчерпан. Он, видимо, неизбежная часть жизни, нечто присущее самому понятию жизнь. Явление то ли вне, то ли сверхисторическое.
Теперь по существу. Человек, подвергнутый побоям, осмеянию, пыткам, отторжению и казни, как и подвергший сам себя примерно тому же, не может быть и выглядеть чистеньким, вдохновенным и вдохновляющим, вселяющим благолепие и умиротворение. Да публичные казни, как и доставка на место казни, проводятся с целью вызвать у публики не умиление и благолепие, но страх и брезгливое отвращение к замученному и загаженному телу, уже не контролирующему никакие физиологические отправления. Нет, не должно и не может быть никакой красоты ни в пытках, ни в казни, ни в чудовищности и цинизме подобного шоу! Есть позор, смрад, нечистоты, ужас! И они на совести практикующих подобные методы расправы, а не на их жертвах. Думаю, что именно обыденность чудовищности, с одной стороны, и чудовищность такой обыденности, с другой, были одной из наиболее важных идей Иосифа при создании серии “Страсти Христовы”. Мне кажется, что одной из основных идей Иосифа как в жизни, так и в искусстве, была мысль о том, что это и подобные шоу отравляют духовную атмосферу не меньше, чем любые ОВ отравляют атмосферу физическую.
Далее, в свете заранее заданных нравственных правил "объективного репортажа" с места событий. Никого загодя не клеймя и не защищая, не отвергая и не противопоставляя, Иосиф рассматривает взаимоотношения Иисуса и Иуды Искариота. Кто они друг другу – предатель и жертва или жрец и жертва? Если хоть на минуту допустить возможность последнего (а такое допущение есть само по себе уже вероятность), то кто, собственно, жрец и кто жертва в ближней и дальней перспективе? Они враги? Или, может, сотрудники? И каждый исполнил свой долг и свою роль в формировании новой великой религии? Ведь Иисус создавал не тайную герметическую секту. Он же нисколько не скрывался. Наоборот, всенародно проповедовал, тем самым набирая учеников и последователей. Открыто путешествовал с ними по стране, впоследствии названной Святой Землей. Оживлял Лазаря, превращал воду в вино, исцелял, наконец, в Иерусалиме принародно изгонял менял из Великого Храма! Более того, во время Последней Вечери Иисус предрек, что совсем вскоре будет предан. Указав при этом любимому ученику, возлежащему у него на груди – Иуде Искариоту – что предан будет именно им, он сказал также, чтобы последний сделал это скорее (НОВЫЙ ЗАВЕТ. ОТ ИОАННА СВЯТОЕ БЛАГОВЕСТВОВАНИЕ 13, 24-27). Но еще удивительней то, что как раз во время возлежания на Иисусовой груди, в Иуду Искариота вселился бес – непосредственная причина предательства! Бес непутевый, что ли попался, но попутал, прямо сказать, в самое не подходящее время!
С другой стороны, с чего бы стражникам понадобились особые опознаватели, предатели для ареста Иисуса? Деяния Иисуса были столь нарочито открытыми, что не опознать их делателя просто не было возможности. Ведь именно потому, что они были столь значимы и общеизвестны, столь общедоступны и популярны они стали столь нежелательны и опасны власть предержащим. Кстати, не безгрешных среди учеников Иисуса и без Иуды хватало. И вот, поди ж ты, Иуда – апофеоз зла, даже его воплощение, а остальные ученики – воплощение святости. Для современника тех событий, да еще с его незаинтересованным репортажем, пожалуй, не слишком убедительно.
Я думаю, здесь уместно рассказать следующий эпизод. Примерно в 1980-81 году Иосифа познакомили с очень пожилым католическим священником (я назову его отец N), жившим и работавшим в то время в Иерусалиме. Судьба этого священника, немца по национальности, не совсем обычна. Когда-то в ранней молодости только-только по принятии сана, он был прикомандирован к элитным войскам немецкой армии и с нею ушел на войну (II Мировая Война), на Восточный фронт. В России, когда немецкая армия была разбита, попал в плен, отправлен в лагерь для военнопленных, где провел много лет и вместе с другими выжившими немцами вернулся в Германию, когда это стало возможным. Однако на родине он не задержался и уехал или был отправлен в Иерусалим, где работал директором католической школы для девочек. Живя в России, он очень неплохо выучил русский язык, заинтересовался и полюбил русскую музыку — народную, классическую, романсы, лагерную. И уже будучи в Израиле стал, видимо, довольно регулярно посещать концерты русской музыки. На одном из таких концертов он познакомился с нашим товарищем, который в свою очередь рассказал ему о художнике Якерсоне и о создаваемой им и частично уже созданной серии рисунков на тему «Страсти Христовы». Священник чрезвычайно заинтересовался как серией, так и личностью художника и сказал, что хотел бы познакомиться с ним и этими его рисунками. Иосиф позвонил ему и поехал на встречу. Они проговорили несколько часов. Реакция священника на серию рисунков и на самого Иосифа была совершенно неожиданной и обескуражила нас обоих, и Иосифа, и меня. Нам никогда прежде, да и после тоже, не приходилось сталкиваться с подобной позицией рассмотрения исторических и религиозных событий. Смысл сказанного священником сводился к следующему (никаких собственных дополнений, толкований, оценок — ни моих, ни Иосифа — в этом рассказе нет).
Отец N, будучи военнопленным и работая в качестве такового на различных тяжелых и опасных объектах и стройках, прошел и повидал много мест и много российских людей во время войны и в послевоенный период. И был потрясен и покорен отношением полуголодных и обездоленных людей, и взрослых, и особенно детей, к еще более голодным, несчастным и униженным пленным. Их, по милости которых произошло такое количество бед и несчастий в каждом доме и каждой семье, жалели! На фронте убивали врагов, а в тылу жалели людей. Им кидали свои тощие завтраки школьники и женщины, какие-то вещи и тряпки, чтобы они могли обернуть ими обмороженные ноги. И тогда отец N, по его словам понял, что если есть идея (идеи) или человек (люди), способные спасти этот мир от ужасов насилия и кровопролития, то есть реально спасти этот мир от самоуничтожения, то он (человек) или она (идея) скорее всего могут или должны придти именно из России. А вот ознакомившись с графическими работами серии «Страсти Христовы» (незаконченной еще к тому времени), он понял также, что таким человеком, видимо, должен быть еврей из России.
Иосиф не на шутку перепугался и сказал, что он человек вообще не религиозный и не относит себя ни к какой религии ни в какой степени. На что отец N ответил, что как раз это, то есть именно нерелигиозность, и есть самое ценное. Потому что человек религиозный может принести в этот мир только еще один раскол, еще одну распрю, еще один повод для кровопролития. И лишь тот, кто вне всяких религий, может внести в этот мир новые идеи и новые мысли, пригасив и заглушив ими религиозные разногласия.
Отец N вовсе не сказал, да вероятно и не подразумевал, что этот человек с новыми идеями – непременно Якерсон. Он лишь сказал, что рисунки Якерсона натолкнули его на мысль о том, где, в какой среде может быть рождена спасительная для мира идея и ее носитель.